Окуджава

«Не все ль равно: какой земли касаются подошвы?
Не все ль равно: какой улов из волн несет рыбак?
Не все ль равно: вернешься цел или в бою падешь ты,
и руку кто подаст в беде — товарищ или враг?..»

О, чтобы было все не так, чтоб все иначе было,
наверно, именно затем, наверно, потому
играет будничный оркестр, привычно и вполсилы,
а мы так трудно и легко всё тянемся к нему.

Пока Земля еще вертится —
        Господи, твоя власть! —
дай рвущемуся к власти
        навластвоваться всласть,

дай передышку щедрому,
        хоть до исхода дня.
Каину дай раскаяние...
        И не забудь про меня.

Мгновенно слово. Короток век.
Где ж умещается человек?
Как, и когда, и в какой глуши
распускаются розы его души?

Как умудряется он успеть
свое промолчать и свое пропеть,
по планете просеменить,
гнев на милость переменить?

Течет шампанское рекою,
и взор туманится слегка,
и все как будто под рукою,
и все как будто на века.

Но как ни сладок мир подлунный –
лежит тревога на челе...
Не обещайте деве юной
любови вечной на земле!

Ах, ничего, что всегда, как известно,
наша судьба — то гульба, то пальба...
Не обращайте вниманья, маэстро,
не убирайте ладони со лба.

Взяться за руки не я ли призывал вас, господа?
Отчего же вы не вслушались в слова мои, когда
кто-то властный наши души друг от друга уводил?
Чем же я вам не потрафил? Чем я вам не угодил?

Ваши взоры, словно пушки, на меня наведены,
словно я вам что-то должен… Мы друг другу не должны.
Что мы есть? Всего лишь крохи в мутном море бытия.
Всё, что рядом, тем дороже, чем короче жизнь моя.

Не сужу о вас с пристрастьем, не рыдаю, не ору,
со спокойным вдохновеньем в руки тросточку беру
и на гордых тонких ножках семеню в святую даль.
Видно, всё должно распасться. Распадайся же… А жаль.